Елена минькина чаша соломона читать онлайн
Dating > Елена минькина чаша соломона читать онлайн
Download links: → Елена минькина чаша соломона читать онлайн → Елена минькина чаша соломона читать онлайн
Какие Вы знаете православные кресты? Пообедав у Клавы, они с дедом отправились в лес. Водя пальцем по строчкам, Марина прочла: — Бог в каждом человеке. К ней все пристают с расспросами. Дети просто демонстрируют то, что взрослые прячут.
Теперь ему каждый встречный казался судьей. Ночью в дом попросился кот Арсений, и, впустив продрогшего зверя, Красильщиков внезапно схватил кота, уткнулся ему в шею и попытался зарыдать. Исторг из себя лишь нелепые булькающие звуки: так клокотал кран в его городской квартире, когда летом отключали воду. Кот стал вырываться, пришлось спустить его на пол. На полу Арсений передернул шкурой и удалился, опасливо поглядывая на хозяина. Покупка обошлась мне в три миллиона. Я бросил все свои дела в городе и начал заниматься восстановлением дома. Сейчас он практически закончен. Кое-что осталось привести в порядок на втором этаже, в музыкальных комнатах… И еще беседки! При Вершинине в саду были две беседки, очень красивые… — Красильщиков спохватился, что снова говорит не о том. А затем появилась эта женщина. Она тыкала этой проклятой бумагой ему в зубы. Она верещала так, что перепуганный кот обшипел ее и спрятался за буфетом. Она орала, что не позволит ее облапошить, что он у нее по этапу пойдет голый и босой, а когда Красильщиков пытался воззвать к ее разуму, выпалила ему в лицо, что на зоне ему не поздоровится, потому как обидел сироту, а правильные воры такого не прощают. Совершенно ошеломленный, Андрей не сразу понял, что «сирота» — это она о себе. Определенно, происходящее было Вере по душе. «Ты свое в хоромах пожил — дай другим пожить», — отрезала она. Еще полгода назад здесь были голые стены. Красильщиков пытался ей что-то объяснить, он поднялся с пола и твердил, отряхивая колени, что это ведь не дом — это музей, ему полторы сотни лет! «Не скули, лысина, — отсмеявшись, сказала Вера. На полке лежал гребень — безделушка, купленная вместе с салфетками. Единственным его безусловным достоинством был возраст: если верить бывшей хозяйке, гребень принадлежал ее прабабке. Красильщиков любил эту грубоватую поделку с вырезанной на деревянной ручке птицей Сирин, длинной, как такса, и такой же носатой. Половину зубьев гребень потерял, и теперь в нем не осталось ни красоты, ни смысла, — лишь притязание на обладание тем и другим, да и то обращенное в прошлое. Я сидел рядом с Бакшаевой и думал, что делать дальше. Когда-то в десяти километрах отсюда был пионерский лагерь. Сейчас там все заброшено, даже домов не осталось. Один местный старик, Яковлев, притащил оттуда скульптуру пионера с горном. Она тяжеленная — армированный фибробетон… Соседи ему помогли. Сначала Яковлев хотел шутки ради установить горниста у себя перед домом, но постепенно эта идея позабылась. Вскоре и Яковлев скончался. У нас перед магазином, через дорогу, есть небольшая площадь. Я предложил вытащить пионера туда. В этом их смысл. И потом, горнист — это же история… Дети будут приезжать на каникулы, расспрашивать, родители станут им объяснять, как все было… Да. Так вот, за пару дней мы выкопали яму под фундамент. Установить его мы собирались в выходные. Я вытащил тело Бакшаевой из дома, погрузил в тележку, — голос Красильщикова стал почти бесстрастен. Опалубка уже была готова. Сгрузил ее в яму, присыпал землей. Я знал, что самое опасное для любого убийцы — если труп раскопают собаки, но надеялся, что за несколько дней они его не отыщут. Несомненно, прежде чем идти ко мне, Вера должна была побывать у нее, ей попросту негде было больше остановиться. Но с того дня, как я убил Веру, Надежда притворялась, что никого не видела. Это было в ее интересах: она ведь смошенничала, продавая мне участок и дом. Мы с ней не перекинулись ни единым словом. Я ждал, что она явится, но этого так и не случилось. Фамилия «Билибин» ему ничего не говорила, и что там углядел Макар, было неясно. А только красивущая изба, чего не отнять, того не отнять. Не зря Красильщиков называет ее теремом. Трехэтажный, бревенчатый, с ажурными наличниками, похожими на бумажные снежинки, которые Маша каждый декабрь клеит на окна. Широченное крыльцо едва ли не просторнее, чем кухня в квартире Бабкина. Свесы кровли оформлены синими подзорами с цветочным орнаментом. Над четырехскатной крышей крутится флюгер — петушок. Про Красильщикова тебе здесь любой скажет: у него с головой не в порядке. Из-за него на меня дело завели. Вроде как я Веркину землю незаконно продала. Я, между прочим, продала с ее разрешения, она мне руки за это целовать должна. Верка у меня в ногах валялась, плакала: Христом Богом, Наденька, найди покупателя. Даже паспорт свой оставила. А кто на эту развалину позарится! Нашелся один дурак, да и тот свихнулся. Пьет много… Как сюда приехал, ни одного дня трезвым не ходил. Там такое дело вышло: начали возводить, а деньги закончились. Священник придумал: будем, говорит, кирпичи продавать прихожанам. По триста рублей кирпичик. Кто купит, того фамилию напишем на кирпиче, а потом из них выстроим нашу церковь. И все рванули у него покупать. Он с туристической фирмой договорился, чтобы паломников везли. Один раз доставили китайцев — смешно получилось! Переводчик их имена на русском написал, а там непотребство на непотребстве. В общем, Андрей Михайлович узнал, как собираются деньги, и возмутился. Где же, говорит, ваше смирение? Зачем же, говорит, вы поощряете в людях гордыню? Разве должны они желать, чтобы при строительстве храма были увековечены их имена? Вы, говорит, еще пообещали бы односельчанам, что распишете стены церкви ангелами, а лики перерисуете с их рож. На этом деле можно и не триста рублей, а все три тысячи срубить. Верку, конечно, он убил. Раз говорит, что убил, значит, убил. Зачем ему на себя наговаривать? Я б вот не стала врать, что убила. А москвич этот человек хитрый, от него всего можно ждать. Я уж и просила его по-хорошему, и кричала на него, а он все колошматил, спать мне мешал. У меня давление поднялось, два дня лежала, встать не могла. Борьку звала, чтобы заступился за меня, а он, паршивец, только отмахнулся. Машина стояла на пригорке, и озябшая Камышовка, едва присыпанная первым снегом, лежала перед ними. Не больше двух десятков жилых домов, три колодца, горнист. Возвращаясь обратно, они постояли перед скульптурой, рассматривая вечно юное лицо мальчика с горном. Илюшин сказал, что, если Красильщиков действительно похоронил труп под памятником пионеру, в этом есть известный стиль. Бабкин заметил, что, если бы Макар издавал газету, она называлась бы «Вестник циника». Он рассматривал ближний к горнисту дом, по шиферной крыше которого бродила ворона. Полчаса назад, когда они постучались, им никто не открыл. Сейчас он видел, что кто-то стоит у окна, отодвинув занавеску. Смотрел ли этот человек в их сторону или просто замер в задумчивости, Илюшин не мог разглядеть. Возможно, хозяин дома недавно вернулся или же спал, когда они приходили. Но Макара отчего-то тревожила эта фигура, как тревожит пловца неясная тень в глубине реки, которую он видит за секунду до нырка. Макар чувствовал себя в Камышовке как растение-эндемик, пересаженное в незнакомый ареал. Не просто чужая, а враждебная среда окружала его. Он был человеком, родившимся в большом городе и пропитавшимся им; в его крови были растворены испарения асфальта, в его легких осела машинная копоть. Даже недолгое пребывание вдалеке от Москвы заставляло Илюшина ощущать что-то сродни неполноценности, как если бы вместе с городом из него изымали часть души. Город шумел, орал, шептал, кричал, надрывался и хрипел; город звучал, не замолкая ни на секунду. Когда Худякова была маленькой, в Уржихе жила знахарка. Кажется, работала она санитаркой в больнице, а может и нет, — сама Нина Ивановна не помнила, а спросить больше не у кого. У Лариски мозги от времени размякли. Иногда кажется, что у нее в голове поролон. А в другой раз Яковлева как сказанет что-нибудь, так словно муху газетой прибьет, до того метко. Но память у нее нынче избирательная, с большими белыми пятнами, как на старых географических картах. Плохо, что пятна эти дрейфуют. Любой мореплаватель свихнулся бы, если б в августе континент был на месте, а в сентябре таял дымом над водой. Человеку во всем, даже в дурном, нужно постоянство. Денег знахарка, как всякий настоящий целитель, не брала; расплачивались другим. Маленькую Нину бабушка дважды привозила к ней домой. Кашель, мучивший ребенка, после второго визита исчез. Нина полагала, что вылечили ее просто так, за то, что она хорошая девочка, и была очень удивлена, обнаружив исчезновение козы Маньки. Козу Нина любила и кинулась к старшим с упреками. «Дура ты, девка, — сказала бабушка. За бабки и дьяволу все грехи снимут. А рассказ то как душу рвет, аж до слез!!!
Last updated